История отечественной науки – неотъемлемая составляющая истории всей российской культуры. Несмотря на заметное воздействие, которое российская научная диаспора оказала на развитие мировой научной и философской мысли ХХ века, ее история до сих пор остается скорее обозначенным, чем описанным и тем более осмысленным, феноменом. Даже в академическом науковедении подлинные количественные параметры и соответственно масштабы, формы и соотношения естественной, вынужденной и насильственной «миграций» отечественных ученых в послереволюционные и довоенные годы, да и в ХХ веке в целом, остаются до конца не проясненными и тем более документально не подтвержденными.

Действительно, первой и последней попыткой собрать воедино комплексные сведения о персональной, дисциплинарно-институциональной и географической структуре, а также опубликованных научных работах российских ученых-эмигрантов, остаются изданные еще в 1931 и 1941 гг. Русским научным институтом в Белграде в двух томах « Материалы для библиографии русских научных трудов за рубежом (1920 – 1940)» под редакцией Е.В.Спекторского. «Материалы» стали одновременно итогом кропотливой и настойчивой собирательской работы группы энтузиастов и индикатором того исторического периода, когда, несмотря на часто непримиримые политические, социальные, этнические и конфессиональные различия, многие российские ученые в эмиграции осознавали и позиционировали себя как единое национальное научное сообщество. После Второй мировой войны это сообщество существенно трансформировалось: институциональная составляющая (институты, общества, научная периодика и др.) российской научной эмиграции в прежнем объеме практически исчезла, а вот другая – «персональная», напротив, развивалась еще более бурно и активно, став самостоятельной и достаточно влиятельной силой современного западного общества.

Несмотря на вспышку общественного интереса к судьбам зарубежных соотечественников, возникшую в России в 1990-е годы, он не был реализован в полной мере в научной литературе: до сих пор не существует ни одной монографии, специально посвященной истории российской научной эмиграции как самостоятельному феномену; тем более отсутствуют более-менее полные библиографии трудов русской научной эмиграции и о ней, сводные списки русских научных учреждений и центров за границей, персональные справочники научных работников. В то же время появившаяся в последние десятилетия в России обширная монографическая и справочная литература по истории российской эмиграции в части, касающейся науки, содержит преимущественно отдельные и, как правило, разрозненные сведения, о наиболее выдающихся исследователях и научных предприятиях[i].

Между тем без детального исследования обозначенных тем невозможно понять, ни сам феномен «российского научного зарубежья» в его отношении к развитию мировой науки и культуры, ни то, в какой мере потери российского научного сообщества, вызванные эмиграцией ученых после социальных потрясений первой половины ХХ века, повлияли на масштабы, темпы, направления, тематику и методологию научных исследований в СССР/России.

Восполнить указанные историографические лакуны призван разрабатываемый ныне в рамках научно-исследовательской программы Библиотеки-фонда «Русское зарубежье» проект «Российское научное зарубежье: биобиблиографический словарь» (материалы публикуются на сайте БФРЗ: www.bfrz.ru). Он направлен на комплексное изучение проблемы персонального и институционального состава «российского научного зарубежья» как неразрывной части социальной истории отечественной науки. Проект предусматривается выявление, концентрацию и верификацию биографической и библиографической информации о русских/советских/российских ученых, по различным причинам покинувших Российскую Империю/СС– СР и работавших за рубежом преимущественно в XIX в. – 1991 г. (до распада СССР).

Будущий словарь будет включать персональные сведения о специалистах всех дисциплинарных научных сообществ. Словарную статью (биограмму) об отдельном исследователе предполагается строить, по мере возможности, по следующему плану:

1. Полное имя (со всеми вариантами, в том числе в транслитерациях; для женщин –указание на девичью фамилию; псевдонимы);

2. Даты жизни (с указанием числа и месяца); место рождения и кончины;

3. Данные о родителях и социальном происхождении;

4. Образование: среднее и высшее (учебное заведение и его месторасположение, даты учебы);

5. Научная специальность (как широкая, так и узкая), основные направления исследований;

6. Принадлежность к научной школе.

7. Научные звания, отражающие меру официального признания.

8. Места работы (должность, учреждение, регион) в годы, предшествовавшие эмиграции, и в особенности непосредственно перед эмиграцией;

9. Точная дата и обстоятельства эмиграции;

10. Места работы (должность, учреждение, регион) в годы эмиграции;

11. Общая характеристика научной деятельности после эмиграции;

12. Избранная библиография трудов;

13. Литература о персоналии;

14. Данные об архивах – источниках биографических сведений; здесь же отмечается наличие личного архивного фонда исследователя.

Современная справочная литература дает немало прекрасных образцов биографических изданий, посвященных тому или иному профессиональному сообществу. К сожалению, Россия с ее тяжелым наследием «советского тоталитаризма», стимулировавшего «культ личности» вождей, но идеологически отрицавшего примат «индивидуального» над «коллективным», является в этой области печальным исключением. Отдельные биографические справочники ученых, опубликованные в советский период российской истории, давали весьма искаженную картину развития науки в России/СССР и только в последнее время история российской науки обогатилась работами, основанными на изучении широкого круга архивных источников[ii].

В то же время словари «эмигрантов» – сравнительно новое явление в мировой словарной практике, обусловленное прежде всего социальными катаклизмами первой половины ХХ века, вызвавшими гигантскую и трудно регистрируемую волну перемещений в Европе и мире. Несомненно лучшим образцом такого издания на сегодняшний день является «Biographisches Handbuch der deutschsprachigen Emigration nach 1933» - многотомный биографический словарь немецкоязычной эмиграции, возникшей после прихода к власти нацистов в Германии (1933)[iii]. Само название этого Словаря, отделяющее этнический компонент от культурно-языковой идентификации его персоналий,  свидетельствует об особой важности вопроса о концептуально-понятийном аппарате словарей «эмиграции» и формальных критериях отнесения той или иной персоналии к базовым категориям издания.

В нашем случае «словаря российской научной эмиграции» (название пока условно) этот аппарат концентрируется вокруг таких исторически очень динамичных категорий, как «наука», «ученые» и  «эмиграция», объем и содержание которых существенно менялись на протяжении последних двух веков[iv]. Так, в России институционализация научного знания в западном смысле происходила на рубеже XIX - XX вв., когда границы современной «академической науки»[v] и ее дисциплинарных сообществ только формировались. Если сегодня принадлежность к научному цеху маркируется, как правило, совокупностью атрибутов - ученая степень, профессиональный статус (позиция), научные труды, членство в научных обществах и т.д., то кого и по каким критериям называть «ученым» применительно к России начала ХХ века приходится определять индивидуально, с опорой на каждый из приведенных критериев в отдельности. Скажем, многие находившиеся на государственной службе и занимавшиеся вполне прагматическими задачами по изучению сопредельных стран дипломаты и военные формально не относились к «ученому сословию», но опубликованные ими исследования признаются ныне классикой отечественной востоковедной науки (А.Е. Снесарев, Г.Г. Авенариус, А.Н. Мандельштам и др.). В то же время самое активное участие в деятельности дореволюционных научно-технических обществ принимали многие специалисты, работавшие в промышленности (классический пример – выдающийся инженер В.П. Аршаулов (1859-1942).

Конечно, принятие исторической поправки на проницаемость предметных и институциональных границ существенно изменяет потенциальные количественные параметры Словаря, но позволяет значительно более точно определить, «много» или «мало» научных специалистов покинуло Россию с различными волнами эмиграции, а также серьезно скорректировать представления о масштабе влияния этого фактора на развитие советского общества и стран, принявших российских ученых-беженцев. Приводимые до сих пор в историографии количественные данные о научной эмиграции первой волны (около 2000 человек) ^[vi] лишь в малой степени отражают истинный размер научных потерь России в первой половине ХХ в.

Еще более проблемной зоной применительно к людям науки оказывается понятие «эмиграция». Как известно, наука в принципе плохо признает государственные границы и любые попытки «разложить» ее на национально-государственные составляющие, лежащие в основе понятия эмиграция, всегда условны. Вот, скажем, второй «российский» Нобелевский лауреат (1908), выдающийся микробиолог Илья Ильич Мечников (1845-1916), работавший с последней четверти XIX века в Пастеровском институте во Франции, – эмигрант, по вполне конкретным политическим причинам отказавшийся жить в России, или космополит, избравший подходящую для его научных исследований страну пребывания? А Ватрослав (Игнатий Викентьевич) Ягич (1838-1923) – не менее выдающийся филолог-славист, хорват по происхождению, ординарный академик Императорской Академии наук еще с 1881 г., предпочитавший, вопреки Уставу АН, предписывавшему ее членам  жить и творить в Петербурге, работать всю жизнь в Вене? В обоих случаях ответ не очевиден и веские аргументы можно привести в любую сторону.

Но если в случаях Мечникова и Ягича ясно доминирование в мотивации отъезда индивидуальной воли, то можно ли считать «эмигрантами» сотрудников научных и образовательных учреждений Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД), поневоле оказавшихся сначала в «советском ближнем зарубежье», а затем и вовсе в юрисдикции Японии и Китая? Или специалистов, работавших в научных институциях стран, получивших национально-государственную самостоятельность в результате распада Российской империи (Финляндии, Польши, прибалтийских губерний и др.) – а ведь среди них было немало даже членов-корреспондентов Российской Академии наук?

Укрупняя масштаб вопросов, зададим еще несколько. Относить ли к российской научной эмиграции всех бывших подданных Империи, ставших крупными величинами на научном поприще за рубежом или преимущественно тех, кто еще до эмиграции успел обозначить свою принадлежность к отечественному научному сообществу? Тождественна ли вообще механическая «сумма» уехавших / бежавших / перемещенных научных специалистов обобщающему понятию «российская научная эмиграция» или стоит повнимательнее присмотреться к самоидентификационным характеристикам ученых? И, наконец, тождественно ли в свою очередь понятие «российская научная эмиграция» повсеместно синонимично ему употребляющемуся выражению «российское научное зарубежье»? Может быть, стоит оставить за «эмиграцией» общее обозначение совокупности покинувших страну ученых, а под «российским научным зарубежьем» понимать только научные институции, финансировавшиеся соотечественниками и обозначившие свою принадлежность прямо в названиях (Русский научный институт и т.п.)?

Очевидная неразработанность терминологического и понятийного аппарата «эмигрантского» науковедения ведет к тому, что список подобных вопросов можно долго продолжать. В предварительном порядке отметим, что с точки зрения создания новых биографических словарей значительно более инструментальным и продуктивным нам кажется использование науковедческого представления о «миграциях» ученых, что позволяет фиксировать и изучать процесс движения и перемещения научных кадров вне прямой зависимости от конкретных правовых и исторических дефиниций

[i] См., например: Елисеева И.И., Дмитриев А.Л. Статистики русского зарубежья. СПб., 1998; Корицкий Э.Б., Дмитриев А.Л., Нинциева Г.В., Шетов В.Х. Экономисты русской эмиграции. СПб., 2000; Культурное наследие российской эмиграции 1917-1940. Кн. 1-2. М., 1994; Осовский Е.Г. Деятели общественно-педагогического движения и педагоги Российского Зарубежья. 20-50-е гг. XX в. Саранск, 1997; Пашуто В.Т. Русские историки-эмигранты в Европе. М., 1992; Российская научная эмиграция: двадцать портретов. М., 2001; Российские ученые и  инженеры в эмиграции. М., 1993; Стародубцев Г.С. Международно-правовая наука российской эмиграции (1918-1939). М., 2000; и др. См. также статьи коллективного проекта "Российские ученые и инженеры-эмигранты (1920-50-е годы)", опубликованный по адресу: http://www.ihst.ru/projects/emigrants/.

[ii] См., например: Волков В.А., Куликова М.В. Московские профессора XVIII – начала XX веков. Естественные и технические науки. М., 2003; Они же Российская профессура XVIII-начала XX вв. Биологические и медико-биологические науки. Биографический словарь. СПб., 2003; То же. Химические науки. Биографический словарь. СПб., 2004; Люди и судьбы. Биобиблиографический словарь востоковедов - жертв политического террора в советский период (1917-1991) / Сост. Я.В.Васильков, М.Ю.Сорокина. СПб., 2003; Профессора Томского университета. Биографический словарь. Вып.1-2. Томск, 1996-1998; и др.

[iii] См.: Biographisches Handbuch der deutschsprachigen Emigration nach 1933 / Leitung und Bearbeitung, Werner Ro¨der, Herbert A. Strauss, unter Mitwirkung von Dieter Marc Schneider, Louise Forsyth ; Autoren, Jan Foitzik ... [et al.]; Redaktion, Sybille Claus und Beatrix Schmidt. Muenchen; New York : K.G. Saur ; Detroit, Mich., 1980-

[iv] Первые подходы к постановке проблемы в методологическом плане на российском материале см.: Иванов А.Е. Российское академическое зарубежье XVIII-начала ХХ века. (К постановке научно-исторической проблемы) Источники по истории адаптации российских эмигрантов в XIX-XX вв. Сб. ст. М., 1997. С.16-30; Юревич А.В. Умные, но бедные: ученые в современной России. М., 1998.

[v] Т.е. науки, сосредоточенной в различных Академиях, университетах и других высших учебных заведениях.